Почему нельзя спать днем
Это не оставляет
Как взгляд со школьной фотографии
Как отзвук скрипа пальцев по стеклу
Как несказанная шутка
Это зазор между вещью и мыслью
Посуда сама начинает мыться
Страницы, которые ты пишешь
Одежда, которую надеваешь
Пишутся, надеваются и стареют без тебя
А ты лишь плетешься за ними в мертвом танце
Это тошнота, это чесотка и похмелье
головокружение смятых простыней
Это не отпускает, как взгляд Эвридики Орфею в затылок
Как дуло, которое ждет, пока обернешься
Он слушает радиопомехи в машине, он бреется дважды в день
Стараясь увидеть в зеркале Ее глаза
Осенняя песня
У меня в горле ком, точно что-то бьется
может просто простуда, может кто-то рвется
полыхнул сентябрь далеко за окном.
Я иду к реке, говорят — это Лета
я иду налегке, говорят — это Лета
Но монет нет, перевозчика нет.
На реке этой баржи, туманы, трубы
надо мной — акведуки, ракеты, ветер.
Я иду к метро, но жетона нет.
Мы сжигали листья, хрупкие дети
помещали те ладони в эти
и боялись поднять негаснущий взгляд.
Ты меня проведешь по мостам разведенным
ты меня не оставишь у пепелища,
где пускали по кругу и стучали о дно.
Только рядом с тобой я ликом светел
только рядом с тобой не страшна мне Лета
хоть раздал монеты я нищим в метро.
И раскрою я горло ветрам навстречу
раскрою свое горло, как чужую книгу
пускай бьется и рвется тебе навстречу
пускай раздается по всем городам.
Моему деду
Эй старик
я говорю с тобой
эй старик
я снова говорю с тобой
каждый раз, когда я слышу джаз,
гобой, трубу, саксофон или Армстронга
я слышу и тебя,
хотя меньше всего в твоей жизни было
от джаза
во дворе у старших друзей
ты собирал пластинки
среди трофеев, финок и окурков
раз, два, три, четыре пластинки
фокстроты и чарльстоны и олд Дюк Эллингтон
голодному сибирскому городу
джазмены были черные и довольные
а ты был бледен и полон ненависти
у них была расовая сегрегация,
а у тебя — старый усатый Мозес
у них был героин, а у тебя — туберкулез
так и шла жизнь, мало помалу
под шипящие пластинки
ты учил меня танцевать твист
говорить с книгами и плевать в телевизор
острить с серьезным лицом
указывать на предметы сигаретой
пленные японцы строили дома в Сибири
высекали иероглифы на стенах подвалов
один из них сменял тебе теплую форменную куртку
на еду
ты вырос и сменил куртку на американский костюм
с рукавами не длиннее и не короче, а как надо
мундштук и портмоне прилагаются
ты и сам был тенью с американского постера
на блочной стене советского мира
Let my people go
усатый Моисей
чему мог научить меня ты, непохожий
на всех, кого любил? О чем я говорю
с тобою, всякий раз, как слышу джаз,
сызнова, как заезженная пластинка?
Эй, старик
я знаю, как танцевать твист,
эй, я теперь
знаю, как копить желчь.
Когда ты умирал, ты уже не мог курить
сигареты падали из твоих пальцев, пока их
не перестали давать тебе. Ты перестал говорить
но в твоих стонах я слышал тоску по затяжке
не беспокойся старик, я выкурю,
что не хватило тебе, одну за одной,
за тебя.
Пиджак
Пиджак, в котором меня похоронят, висит в шкафу
У каждого мужчины в шкафу такой пиджак
Купленный на свадьбу, на выпускной, матерью просто так — на будущее
один день носить, а потом лежать — много-много дней
Как непохож я в нем буду на себя! После похорон
Обо мне скажут: в гробу он обрел солидность.
Я никогда не носил пиджак. Я носил футболки, я
рвал рубашки по шву. Я надевал шинель, я шлепал
в халате по коридорам больницы, когда слег с отравлением.
Ничего не носить нравилось мне более всего.
Касалась ли кожа воды, простыней или чьей-то кожи,
Мне казалось порою, я ношу весь мир.
Пиджак, в котором мне лежать в гробу, висит в шкафу.
Его плечи не гнутся, рукава — как стальные трубы. Точит
моль подкладку, и таится в нем запах сырости
и земли.
Мой пиджак в шкафу, и шкаф — как гроб. Я поставил его в своей спальне.
Буду в нем лежать, трубна гласа ждать.
Однажды я зашел в шкаф, мне было шесть. Я играл
В прятки и не знал места лучше. Забившись в угол,
я вдыхал сырой запах, зарывался в рубашки, проводил
пальцами по свисающим полам взрослых пальто. Оказалось
Я спрятался слишком удачно. Я хихикал сперва, когда мама
Проходила мимо, все быстрее и громче. Один раз она даже
Догадалась заглянуть в шкаф, но слишком глубоко я в него забрался,
И внешний свет никак не мог до меня добраться и выдать. Так, как призрак
Я наслаждался тем, что невидим и знаю, чего не знают другие.
Но пришлось выходить, когда стали звонить в милицию. И на
пороге — а есть ли у шкафа порог? - Чьи-то мягкие длани опустились
на мои плечи, словно прося: «Поиграй здесь еще немного».
Я оглянулся и увидел папин пиджак.
Мне сорок четыре и я насмотрелся
В вечную темноту шкафа. Она не ведет ни в какую Нарнию.
Этим утром я сложу в него старые ботинки
записные книжки
нераскрытые подарки и лыжи
сувениры со свадеб и из Египта
Свои старые, ненужные фотки. А после
Я пойду выгуливать пиджак, отряхнув его от вековой пыли
Я пойду по бульварам и заляпаю его мороженным
пусть разгибаются рукава, как старые суставы. Черное сукно пусть
питается солнцем, наливается пусть теплом.
Мой пиджак, мой хранитель, будет самый верный талисман.
